Хроники неотложного - Страница 34

— Ёб!

— Мальчишка у матери на руках, отец систему держит, а доктор в кабине, врубись? Даже стрелку со спецами не забил. Те освободились, вваливаются в инфекцию, а он уехал. Привез в «Гниду», успел, а мальчик через полчаса умер — упустили время.

— Сильно.

— А дальше самое интересное. Возвращается он и к диспетчеру: на кого оформлен повторный вызов? На вас. Переписывайте на фельдшера. Та в отказ, как Понтий Пилат. Он к фельдшеру — пиши историю! Она ему резонно: вызов врачебный, вы и пишите. Сечешь?

— Если пишут, то все шишки на них, а он — чистый.

— Вот именно. А затем гасит компьютер с записью переговоров, типа мистическое совпадение. И навалит диспетчера, фельдшера и врача спецбригады. Причем все — белыми нитками. Но в итоге во всех троих полный боекомплект, а его лишь холостым выстрелом пуганули. Ну, я плюнул и ушел. В город подался.

— А тут еще круче, Вень. У нас народ на бабло ух как завернут! Особенно Муравьев, Грач и Баринов. Баринова, правда, уволили — по карманам шарил на вызове, а Грач на днях старушку дома оставил, с аритмией на низком давлении. Ветхая такая старушечка, от старости пенициллин вырабатывает: стоит, шатается… Что ж вы, бабуленька, в больничку-то, блин, не поехали? А у меня, касатики, денег нет. Каких таких денег? За прием заплатить — товарышш ваш сказал, что шешшот рублев стоит в больницу лечь. Дайте, говорит, их мне, а я кому надо отдам. А откель у меня стока? Пенсия через пять дней. Не поеду я. Ну, говорит, как хотите. Подпишите бумагу, что не поедете… Те еще шакалы, увидишь. У них традиция: если в одну смену работают, то утром, за чаем, деньги считают — кто больше за сутки намолотил. Кстати, о чае, давай еще дернем?

Заварили. Леха в комнате спит, разметалась, жарко ей.

Я продолжил:

— А самый виртуоз — Муравьев. Приезжает на ДТП — мужика на желтый иномарка срубила. Мужик тяжелый, на подвздохах. Он его интубирует, переводит на ИВЛ, потом подзывает водителя иномарки: так, тысяча баксов, и ты отмазан. У того с собой сотен семь было — договорились. Иди, скажи ментам, что он упал под колеса, и пусть в протокол занесут. А дальше? А дальше уже не твоя забота.

И везет мужика в академию. По дороге заезжает в ларек, берет маленькую водяры и через зонд заливает в желудок. Добавляет в сопроводиловку «запах алкоголя в выдыхаемом воздухе», а в обстоятельствах травмы: «В состоянии алкогольного опьянения упал под колеса проезжающего автомобиля». Под сиреной привозит на Сампсониевский, где мужик благополучно чехлится. Этанола в крови у него столько, что сомнений не возникает. А чего, говорит, все равно не жилец… Так что вот так вот, Вень. Везде все одинаково. Чак Дарвин, теория эволюции — кто не приспособился, тот умер. При этом сидят на кухнях и на жизнь жалуются. Рыбину на днях лохотронщики развели — взрыв возмущения. Слезы, сопли… а сама брала бабку с улицы, так всю пенсию у той срезала: типа, дома сидеть надо, колода старая, почтальона ждать, а не по улицам шариться! Ты ее видел?

— Нет еще.

— Православная наша. Все знает: с какой стороны к попу подходить, каким каком ему руки лизать, в какие тапки покойника обувать. Работал я с ней накануне Пасхи, смотрю, на человеке лица нет. Вздыхает, мается. Я не выдержал: что случилось? Согрешила я, Феликс, в Великий пост согрешила. Перед Светлой Пасхой соседку на х… послала, грех-то какой! Фу-ты, блин, а я уж подумал — святой водой спросонья подмылась! И что? Давай в храм заедем, свечку поставим. Слушай, говорю, будь проще, извинись перед ней. А она мне: щ-щ-щас!

Северов засмеялся.

— Ну, это нормально. Все они двойным стандартом живут: одной рукой кресты кладут, другой клитор стимулируют, а паломников вообще десятой дорогой обходить надо — уж такие правильные, такие правильные: елеем писают!

— Пройдешь, бывало, мимо, поглядишь как на кролика и потолкуешь насчет погоды, но никаких распивочных и на вынос не было.

— О. Генри, «Пимиентские блинчики».

— Точно. Ёлки-палки, давно я такого кайфа не получал! Хорошо, что ты к нам пришел.

— Только я так чувствую, что это мой последний сезон на скорой.

— Чего так?

— Да что-то не в радость становится. У меня дружок — хирург в райбольнице, так с ним в городке все от мала до велика здороваются, а ко мне на «ты» даже реанимированные обращаются. Надоело. До лета дотяну и завязываю. Валю, одним словом.

— Куда?

— Туда, где людей мало. Я раз в Черкесии на кордоне у егеря ночевал, в горах, и к нему сосед пришел пообщаться, тоже егерь. Целый день через два перевала пилил. Вышел из темноты с карабином, чайник чая выпил, поговорил не спеша и утром назад наладился. А тут вокруг пять миллионов, и ты как рубль во время инфляции. Кишмя кишат, их даже на кладбищах друг на дружку кладут — в могилах лежат, как в метро едут.

— Только что не ругаются.

— Да нет, переругиваются, я думаю, под землей. Так что все эти игры, в которые играют люди, лучше с трибуны смотреть — они на арене рубятся, а ты в амфитеатре попкорном хрустишь.

— Чувствуется влияние «Гладиатора».

— Есть немного. Я его, кстати, впервые на турецком языке посмотрел. Ехал из Сельчука в Бергаму в междугородном, а в нем как раз «Гладиатора» крутили, по видео. И представляешь — я в ту ночь именно в амфитеатре заночевал. Там, над Бергамой, на горе римский город — цитадель и театр десятитысячный…

Глаза слипались. Веня вещал что-то про белеющие во тьме колонны, про мощенные гулкими плитами улицы, про куски мрамора со стертыми буквами, про заброшенный, как в «Марсианских хрониках», город, про лунный свет и во-о-от такие мурашки…