— Не знаю. — Она потянулась и уткнулась носом чуть ниже моего уха.
Мы сидели, закутавшись в одеяло. Я грел в ладони ее ступни, а она терлась челкой о мою щеку, рождая воспоминания.
— Знаешь, у нас на станции кот был — Стажер, так он однажды пришел ко мне вечером, лег, вот точно так же как ты, и давай головой тереться. Затишье как раз выдалось, на улице снег валит, смена спит в полном составе, а я зеленую лампу на подоконник поставил и лежу, Киплинга читаю… незабываемое ощущение.
— А почему Стажер?
— А он с нами на вызова ездил. Выходим, он прыг в кабину и сидит, на дорогу смотрит; сам неподвижен как Будда, глазами только: дерг-дерг. А домой если едем, то сворачивается и спит — доверяет.
Я почувствовал, как она улыбается. Ощутимо темнело. Небосвод проворачивался; звезды, сливаясь с отражением, окунались в чернильный глянец. Целый рой ракет полез в небо, погас, помедлил секунду-другую и, вспыхнув, рассыпающимися фонтанами зазмеил вниз, путая по дороге огненные хвосты…
Стало теплее. Набежал ветер, тронул траву, откатился. Вернулся, дунул разок-другой посильнее, колыхнул на пробу край одеяла, утвердился и, набрав воздуха, задул ровно, без перерывов, прорываясь сквозь пальцы и срывая со спичек пламя.
— Пойдем?
Встали, повернулись. Шла непогода. Небо на западе утонуло во мгле, возле самой земли слоились неприятные белесые тучи. Полыхали разряды, высвечивая завесь ливня. По невидимому серпантину полз в ту сторону отважный маленький огонек.
— Райдерз он э сторм, тын-тыгдым-тыгдым-дым-дым… Чую, жабры нам промочит капитально. Боишься?
— Нет.
— Правильно делаешь — в полиэтилен завернемся и переждем.
Под облаками протянулась призрачная, мертвенно-белая дуга.
— Что это?
— А хрен его знает!
Зрелище было жутким. Полоса жила, переливаясь муаром, бледная и потусторонняя, как глубоководные монстры.
— Кошмар какой! — Яна поежилась. — Ведьмина радуга.
И тут меня осенило.
— Не ведьмина, Ян. Лунная. Слыхала про такую?
— Н-нет.
— А я где-то читал — редчайшая штука. Надо ребят разбудить — пусть тоже посмотрят.
Не успели. Облака, стряхнув дождь, сдвинулись; дугу повело, она дрогнула, порвалась и, распавшись на сегменты, померкла.
— Вот, Шарапов, довелось тебе поручкаться со знаменитой Манькой Облигацией…
— Слушай, давай без цитат, а то ощущение такое, будто Хемингуэя читаешь: «Я допил свой fineа l,еаu… заказал oeufsaujambon… целый день работая на одном cafесгете». Пижон: всего-то заказов — кофе, коньяк и яичница.
По траве шли волны. Ветер раздувал сигареты.
— Ты не обиделся?
— Нет, что ты, понравилось даже. У тебя, кстати, произношение хорошее.
— Работа такая.
Она затянулась, обозначив черты лица, и у меня опять перехватило дыхание. Я обнял ее, привлекая к себе, она не противилась, уткнулась в грудь и встала, покачиваясь и белея во тьме…
Под соснами было тихо. Мы лежали, слушая шорох ветра и хлопки чьей-то незакрепленной палатки.
— Так странно, кажется, что мы уже давным-давно вместе…
И — осторожно:
— Ты приедешь ко мне?
— Нет.
— Почему?
Как тебе сказать…
— Мы из разных каст, Ян. Для твоего окружения я — из сословия мусорщиков.
— Откуда ты знаешь, кто меня окружает?
— Знаю. Вчера вечером видел.
Она поняла.
— Там, у тебя, я даже на Крокодила Данди не потяну. А вот твое приключение, наоборот, приведет всех в восторг — прослывешь сорвиголовой и повидавшей жизнь отчаюгой.
— Перестань.
— Прости, я не нарочно. Просто мне не ужиться с теми, для кого строительный гипс в травматологии или общаги контуженых офицеров — экзотика.
— Я не совсем поняла…
— Я из низшего класса, Ян, и среди твоих буду чувствовать себя перебежчиком.
— Ты ненормальный.
— Да нет, у меня даже справка есть.
— Крестоносец хренов!
Она отвернулась, накрывшись спальником, и лежала, вздрагивая. Я протянул руку: слезы. Просунул платок, вытер, и она вдруг порывисто, не пропустив ни единого сантиметра, прильнула ко мне всем телом. Так и заснули.
— Феликс, Яна — подъем! Завтрак. Кряхтя, мы вылезли на божий свет. Над головой несло низкие тучи. Скалы то и дело заволакивало туманом, на траве висела роса. Ботинки, набирая влагу, быстро темнели. — Алло, народ! Вбрасывание.
Очкастая Люська, стуча по мискам половником, вытряхивала в них вязкие комья.
— Феликс, — в голосе Яны сквозил неприкрытый ужас, — у них тушенка с рисом на завтрак.
— Варвары, — в тон ей ответил я.
Рассмеялись — хорошо получилось, Подошли к костру, сели. Котелок был полон.
— Я есть не буду.
— Надо, Яныч, черт-те когда обедать нынче придется.
И как назло, не хотелось. Запихав в себя пару ложек, я переключился на чай со сгущенкой.
— Вы вниз, ребят?
— Угу. Хотели в Симферополь горами, да погода, видишь, подгадила. А вы?
— На Джур-Джур.
— Оставьте полиэтилен, а? А то ведь, случись дождь, даже накрыться нечем.
— Не вопрос, бери, конечно.
Вычерпали котел, покурили. Третья тетка, Лера, подала нам салями в золотой упаковке:
— Держите, пожуете в дороге. Стопом поедете?
Я кивнул.
— Хлеб нужен?
Дают — бери, — Половинку, не больше, хорошо?
Пока она половинила буханку, я написал на листочке свои координаты.
— Держи, Юр. Телефон, адрес и мыло. В любое время и без стеснения.
— Договорились. — Он сунул листок в ксивник. Достал блокнотик и что-то долго писал в нем. Вырвал, протянул мне: