Хроники неотложного - Страница 75

— Накрылась. Психи прикончили. У нас же теперь психи стоят.

Психиатрическая бригада то есть. Каждое утро спецы разъезжаются по районам, стоять на подстанциях, для лучшей оперативности. У одних кардиологи, у других педиатры, а нам вот психиатров подселили. Народ специфический — общение с больными влияет.

— Ну, висит же плакат, русским по белому: «МЕТАЛЛИЧЕСКУЮ ПОСУДУ В ПЕЧКУ НЕ СТАВИТЬ!!!» Они, дятлы, берут и кастрюлю запихивают!

— Да, слушай, ты знаешь — Клыкачев зачехлился?

— Иди ты?

— Точно.

Мерзкий тип. Десять лет нервы мотал, по три раза на дню помирал. В больницы не ездил — раскалывали на раз! — нас донимал. Прирожденный страдалец. Иов. Очень это дело любил. Слезы, стоны — осклизлый ком протоплазмы.

— Мы, как его законстатировали, тут же шампанского взяли, коньяка, электрошашлычницу приволокли и даже на «катюшу» скинулись: шестнадцать залпов произвели, как стемнело. Врубили мигалки у машин, настроились на «Наше радио» — и в пляс под «Хару-Мамбуру». А самый прикол в том, что он в ванне утонул, с перепою.

Пили чай, смакуя очередное затишье.

— А ты как — отдохнул?

— В полный рост.

— Загорел, я смотрю. Где оттягивался?

— В Крыму.

— Молоток! Сколько сейчас Федька за больняк берет?

— Полтинник сутки.

Сейчас можно, свои вокруг.

— А мы тут без тебя на рейверском марафоне дежурили.

— Понравилось?

— Двух вещей не хватало: лицензии на отстрел и счетверенного пулемета на крышу.

То еще удовольствие — амфетаминовые передозы через весь город челночить: привез, выгрузил и обратно. К стихийным бедствиям приравнивают неофициально. Я вдруг понял, что скучал по всему этому. Ни разу за неделю не вспомнил, а вот поди ж ты! Сижу — свой среди своих, — наслаждаюсь: хорошо! Через месяц, правда, снова осточертеет, но к этому времени уже в Марокко будет пора. — Два-семь, восемь-шесть, семь-пять, один-четыре — все поехали. — Ну, все! Савичевы умерли, умерли все. Добро пожаловать в реальность. — Давай, Ир, Светку дома оставим, ты не против? Зеленая с недосыпа Бачурина С надеждой посмотрела на Скво. Ирка — так и быть! — снизошла: — Оставайся. И Светка, не веря своему счастью, кинулась в койку…

* * *

Перед теликом, заторможенные и прозрачные, сидели Журавлев с Егоркой.

— Чё не спите, придурки?

— Ты понимаешь, пришли, включили, а там трахаются. Стали смотреть. Думали, порнуха, оказалась поебень!

Скво вытащила из шаткой горы в раковине кружку и теперь отмывала ее от жира, макая губку в мерзкие лохмы раскисшего мыла — средства для мытья посуды сестра-хозяйка не выдает, утверждая, что украдут, а вместо полотенца вешает нам старый халат, который к вечеру трансформируется в жуткую, серо-сырую тряпку. Над гвоздем, на котором он обычно висит, несмываемым маркером выведено: У ВОРОТНИКА ЧИЩЕ!

Было сыро, жарко, накурено. Горели конфорки. Открытое пространство отважно пересекали шустрые стасики. Одного из них, изловчившись, Егорка щелчком отправил в огонь.

— Вид редкий, но исчезающий, — удовлетворенно пояснил он.

— Живодер ты, Горушкин, — механически констатировала Скво.

— Давай-давай, пожалей его, — Один-четыре, поехали, один-четыре…

Вернувшись с вызовом, Санек молча положил перед Егоркой бумажку. Тот мучительно застонал: девяносто лет, ушиб руки, и вдобавок не за свою станцию. Четвертый час!!! Поливая матом, мужики вышли. Скворцова пошла спать, а я остался заполнять за нее карты вызова — ничего сложного, стандартные фразы, разбавленные любимыми оборотами начальства, у каждого из которых свои прихваты: одному сойдет «алкогольное опьянение», а другому — исключительно «запах алкоголя в выдыхаемом воздухе»…

* * *

Говорят, есть станции, где по ночам диспетчер ходит и будит, а не орет как потерпевший в селектор. Наши же падлы перебудят всю смену, но оторвать жопу от табуретки и не подумают. Журавлева с Горушкиным под гневный аккомпанемент таки подняли, народ, ворча и ворочаясь, понемногу затих, а я, проснувшись окончательно, вышел пописать.

Рассвело. Был час дворников. Время опоражнивать мусоропроводы и обнаруживать в кустах и подъездах синих, в звонкой весенней изморози, алкашей.

В столовой, нагнувшись над раковиной, брился Веня. Не замечая меня, он негромко напевал детскую песню:

Там, за рекою.
Там, за голубою

за синими озерами,
зелеными лесами

ждут нас тревоги,
ждут пути-дороги.

И под огнем свою найдем,
с которой не свернем.

* * *

Вот это да!

— Прикинь, Вень, я ее последний раз в детском саду слышал.

Он обернулся:

— А-а, вы ее тоже пели?

— А то ж! Я, правда, только припев помню и это еще:

Дали парню трудную работу —
набивал он ленты к пулемету.
А врагов в степи кругом без счета…

И он подпел:

А патронов — каждый на счету!

— Целое представление устраивали: сабли, буденновки, «максим» зеленой пластмассы… Ты кем был?

— Белогвардейцем. А ты?

— И я тоже. Так переживал, помню, что в красные не попал.

Веня засмеялся и протянул руку.

— Здоров, Че. Как съездил?

— 0…тельно! Жизнь за неделю прожил.

— А представь, так целое лето? Все на периоды делишь: это было незадолго до того, как кончились деньги.

— У меня там, кстати, рюкзак украли, в Новом Свете.

— Не пропал?

— Как видишь.