Хроники неотложного - Страница 41

Устал я. Вышел и бегом в «Корсар», к рокабилам. Рокабилы, когда в ударе, дэцэпэшников исцеляют. С девчонкой познакомился, Музой звали — всю ночь меня потом вдохновляла, едва на работу успел. На носилках спал, между вызовами…

02.39. Поехали за Шестнадцатую. Без сознания во дворе: перепой, спит, нашатырь под нос, драка, мы победили.

— …да ни фига! Баски уже в раннем Средневековье у Ньюфаундленда треску промышляли; ирландские монахи в девятьсот каком-то чуть ли не на байдарке в Америку прошвырнулись; про викингов я вообще молчу, а в Мексике сейчас клады римских монет находят. Так что знал Колумб, куда шел, просто не бакланил на всех углах, а грамотно пропиарил все это дело. Кому надо было, тот помалкивал. Официально считается, что до XVIII века из Атлантики в Тихий ходили только Магеллан, Дрейк и еще двое, забыл кто. А на самом деле флибустьеры с Карибов как на работу туда плавали, испанские форты грабить. Сами они это не афишировали, а в хрониках сплошь да рядом: опять приплывали, уроды, всех наших порезали!..

02.57. Потихоньку двигаемся к дому. Пискаревка. Судорожный припадок: реланиум, витамины, глюкоза, оставлен на месте.

— …там, где я учился, учителя… ммм… своеобразные были. Немку припахали еще и английский преподавать, она, подозреваю, его вместе с нами учила и всем нам стойкий бундесовый акцент привила; а музыкант популярные песни, типа «Крылатых качелей» или «Когда уйдем со школьного двора», на свои мелодии перекладывал…

03.30. Вотчина. Перелом обеих лодыжек — с улицы в Солидарь.

* * *

В Александровской народу полно. Каталки заняты, персонал мельтешит, охрана в боксах бычье усмиряет, а от входа до самой травмы, как в застенке, след кровавый по полу, вытирать не успевают. Скорая вся в дедморозовских колпаках почему-то, один Карен с Двадцать второй в стетсоне своем неизменном. Накурено — дышать нечем.

— …она ему так капризно: у вас руки холодные. А Мишка ей: а у вас ноги!

— …и начал их высоким тенором, при медсестрах, мордой об стол тыкать. Они терпели-терпели, а потом и посоветовали ему: больше тестостерона в голосе! Тот и стух сразу. Слышь, дай шляпу померить.

Нахлобучивает, смотрит в зеркало, сдвигает то так, то этак, любуется.

— Да ковбой-ковбой.

— Ага. Только не Мальборо, а Хаггис.

Вваливается Парамон, однокашник. Здоровый, усатый, румяный — кровь с молоком.

— Мушкетерам короля — от гвардейцев кардинала! Здоров, Папульдер!

Так меня в институте называли, от слова «папа» — младенец, которого я на детских инфекциях курировал, после третьего посещения в отцы меня произвел.

— Здорово, Парамоша, с Новым годом тебя. Как оно?

— Невзирая.

— Валерий Саныч, вот вы все знаете…

Парамон — ассистент кафедры, половине присутствующих здесь фельдшеров двойки ставит.

— …лечение геморроя без операции — это как?

— Зализыванием.

У кого-то ожила рация.

— Семьдесят седьмая.

— Семь-семь, слушаю.

— Свободны с адреса. Смерть до прибытия, оставлен с милицией.

Плотный крепыш, нажав тангетку, опережает диспетчера:

— От вскрытия отказался. Актив участковому патанатому.

Хохот.

— Это кто там такой остроумный?

— Угадайте!

Возникает Феликс:

— Веня, тигрятник видел?

— Нет.

— Сходи погляди.

— Чего там?

— Увидишь. Тебе понравится.

В тигрятник стаскивают упившихся Дед Морозов. Зрелище напоминает пейзаж «После битвы». Среди лежащих вповалку тел, там и сям, словно пики, косо торчат золоченые посохи, то и дело слышатся хрипы, зубовный скрежет и тяжкое, стонущее клокотание, вздымаются неестественно вывернутые валенки и трепещут, опадая и взметываясь, седые бороды — впечатление такое, будто здесь полегла рать ополченцев.

Над всем этим стоит скоропомощный человек. Заметив меня, он простирает в сторону павших руку и, выдвинув челюсть, поет:

И горел погребальным костром закат.
И волками смотрели звезды из облаков,
как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь
и как спали вповалку живые, не видя снов…

— С Новым годом! — Было видно, что он здорово на кочерге.

— Взаимно, всяческих благ.

— И вам… — он икает, — ой-ё… того же.

— Джин?

— Сидр.

Появляется Феликс. Уже вмазавши.

— Здорово, Марик. С наступившим.

Марик важно кивает. Че обращается ко мне:

— Как тебе?

— Сильно. Жаль, фотика нет.

— Все в порядке, ребята нащелкали. Я договорился, нам сделают.

— Ты, я гляжу, уже причастился?

— Да ладно, Вень, два раза всего. Больше не буду, честное медицинское.

— Где Настенька?

— На батарее. Ее там штурмы клеят.

Настенька, падла, тоже угостилась, но, в отличие от Феликса, на нее выпитое подействовало сокрушительно. Она звонко смеется, прильнув к могутному спецу со стетоскопом на шее. Тот нашептывает ей на ушко и, не теряя времени, прихватывает за округлости.

— Так, коллега, мадемуазель сегодня принадлежит исключительно нам.

— Да ладно, дайте отдохнуть девушке.

— У вас свой фельдшер есть, даже два — вот с ними и отдыхайте.

Вокруг смеются. Мы выходим. Настенька идет твердо, но на воздухе чувствует головокружение.

— У-У-У, да ты, ваше благородие, нарезался. Че, в натуре, что за дела?

— Прости, отец, недоглядел.

— Жека, мы ее к тебе, на сиденье, а сами сзади. Пусть поспит малость.

— Куда едем?

— Петра Смородина, двадцать два, у двести восемьдесят девятой квартиры.