Хроники неотложного - Страница 47

— Не вынимая. Только дым шел от частых фрикций.

— Мавзолею больше всех досталось. Ребята говорят, внутри как в очаге массового поражения было.

— На Васильевский остров я приду умирать — народное гулянье на Стрелке.

— У меня жена — филолог. Их после первого курса в фольклорную экспедицию отправили, на Псковщину, и ее там старая бабка в избе приютила. Накормила, напоила, на полатях спать уложила. А утром шурует в печи ухватом и бормочет что-то под нос. Жена к краю перекатилась, уши навострила и слышит:

Ни страны, ни погоста не хочу выбирать,
на Васильевский остров я приду умирать…

Чегой-то с утра на Бродского потянуло!

Расслабуха. Заведующей нет, на мозг не давят, уборщица воду не набирает, Горгона не шакалит по помещениям. Тихо, спокойно — красота! Всегда любил в выходные работать, особенно в воскресенье — в понедельник все на работу, а ты домой не спеша…

— Эх, ребята, вы такое зрелище пропустили! Свалка Дед Морозов на Солидарности.

— В смысле махыч?

— В смысле свалка. Куча-мала. Штук десять, наверное, в тигрятнике. Я фотки сделаю, принесу послезавтра.

— Они, кстати, и сейчас там. Сидят как долбо…бы с Вилла-Рибы.

— Охрана не выпускает?

— Ну. Давно бы организовались и дверь на таран взяли.

— Н-да, не хило так праздничек встретили.

Пашка Пак хрюкает в кружку.

— У меня сосед есть, по фамилии Зелепукин. Тридцать первого назюзюкался после смены и в опорный пункт загремел, за публичное мочеиспускание. Супруга его звонит мне на станцию — выручай! Кидаю ложняк, еду. Захожу: Зелепукин в коматозе на лавке, а за старшего сидит майор, старый-престарый, советских времен еще. Анискин, короче. Я к нему: товарищ Майор, ну, пожалуйста, с кем не бывает, человек в метро поезда водит, работа нервная, напряжение после смены хотел снять, не рассчитал с устатку, товарищ майор, вы ведь сами молодым были, знаете ведь, как бывает… Чую — ведется. Товарищ майор, говорю, ради праздника, а? У вас ведь тоже дети есть. И именно в этот момент Зелепукин выходит из комы, открывает глаз: да какие тут, на х…, дети? Ты глянь на него — он же пидор! И опять засыпает. Пятнадцать суток и Новый год в КПЗ.

* * *

Забежавший было на кухню карликовый пуделек испуганно шарахается в коридор.

— Жасмин, Жасмин, иди сюда. Иди к маме.

Катька Черкизова втискивается обратно, держа на руках маленького, остромордого, шарообразно подстриженного песика. Тот упирается лапками ей в форму и зевает, изогнув дугой розовый язычок. Кобелек. Мужчинка.

Че шепчет:

— Смотри, сейчас она его поперек схватит, засос поставит и скажет: «Ч-ы-ы-ы мой шла-а-адкий!»

Катька немедленно хватает пуделя ниже ушей и часто-часто чмокает его в мордочку:

— А мы скоро родителями станем, да. Жасмин? Да? Чы-ы-ы мой шла-а-адкый! Чы-ы-ы-ы мой шла-а-адкый!

У нее этих пуделей — полквартиры, всю станцию ими опуделила.

— Жасмин будет папой, а я бабушкой. Да, Жасмин?

— То есть?

— У нас родятся щенки-и-и.

Гасконец, не отрываясь от салата с сухариками, деловито осведомляется:

— Ты трахаешься с собаками?

Снова хохот. Черкизова обижается:

— Дурак!

— А мы как-то, в училище еще, с Егоркой и Стасиком винца хлебнули, косячок растянули и сидим во дворах на Непокоренных, пивком это дело полируем. Весна, черемуха, белая ночь… прет, короче. И тут какая-то тетка в окно кричать начинает: «Тюпа! Тюпа! Ребята, вы пуделя не видели? Позовите пуделя». И чего-то нас пробило, как заорем: «Пудель! Пудель!!!» Полчаса потом ржали.

Пустая бутылка отправляется под стол. Дымят сигареты, усталость в глазах у девчонок оттаивает, отработавшие водилы дружно чокаются, наверстывая упущенное. Байки как из мешка.

— Сижу в Сосново, жду электричку. Напротив дембель в парадке. Скучает отчаянно, по морде видно. Все анекдоты прочитал, все сканворды разгадал и сидит мается. Забегает болонка, начинает обувь обнюхивать. Он аж ожил. Лицо засветилось — хвать ее за шкирятник и давай сапоги драить. Навел глянец и выбросил. Та хвост между ног и пулей из зала. Грязнющая — жуть! А её уже ищут: «Мышка, Мышка… ой, где ж ты так извозилась?» Народ лег. А дембель такой счастливый укатил, будто с двух букв мелодию угадал.

Приходит Джексон, трет с Гасконцем в сторонке, садится. Наливает. Конкретно. Поднимает, окидывает всех взглядом, кивает. Хукает, выплескивает в себя. Глотает. Смачно впивается в брызнувший помидор, протыкает вилкой пару пластинок салями. Все молча. Наливает по второй, зачерпывает ложкой салат. Публика ждет.

— Джексон, может, скажешь чего?

Отрицательно мотает пальцем, — погоди, дескать, — выпивает, жует, глотает, скатывает в трубочку ломтик шинки, макает в горчицу, досылает в рот и, откинувшись, тянется за сигаретами. Закуривает, выпускает дым.

— Ф-ф-фу-ты, б…, с Новым годом!

Чуть не лопнули. Жасмин, тявкая, срывается в коридор, Стасик, Журавлев, Че и Егорка орут ему вслед: «Пудель! Пудель!!!», Лодейников извлекает припасенный пузырь шампанского:

— Все в сборе. Давайте по пять кубов, за удачу…

* * *

Город безлюден и тих. В окнах мерцают гирлянды и семисвечники. Подмораживает. На снегу валяются корки от мандаринов, бутылки и отработанная пиротехника. Ждать холодно, иду вдоль дороги и подпеваю звучащим в наушниках «Стоунз» — все равно вокруг никого, можно и покричать.

Бат ши cоукомпликейтед — а-а-а-а-а, а-а-а-а-а, а-аа-а-а, а-а-а-а-а, а-а-а-а-а, а-а-а-а-а…

Вскакиваю в троллейбус, устраиваюсь впереди, доезжаю до парка. Выхожу и срезаю наискось по аллее.