— Это для чего?
— Для дымка. Пили когда-нибудь так?
— Нет.
— Много потеряли.
Я перелил чай в кружку, прихватил ручку платком.
— Держите. Не обожгитесь. Сахар нужен?
— Нет, спасибо. С-с-с-с…
— Осторожно, края горячие. Кружка-живодерка. Дуйте лучше.
Мы пили чай. Прихлебывая из подкотельника, я свернул еще по одной; старая скоропомощная привычка: чай без сигареты — не чай. Пришла луна, встала напротив. Море рябило, сверкая вспышками, но здесь, под соснами, ветра не было. В камнях бормотали волны; рыскали над огнем ушаны.
— Не бойтесь, они не опасны.
— Да я знаю. Просто неожиданно так…
— Вы еще не видели, как козодои летают, когда их много, — кровь стынет.
Она поежилась.
— Ладно, Ян, поздно уже, давайте спать.
Сразу вскинулась. Вцепилась глазами, ест просто.
— Да что вы, в самом деле… никто вас не тронет. Заворачивайтесь и засыпайте. Ночь теплая, не замерзнете.
Не, боится. Вот блин, а?
— Папаша, дорогой, ну что мне сделать, чтоб ты мне поверил? Самому зарезаться или справку принести из милиции, что я у них не служу?
Кажется, убедил.
— Мне отойти надо.
— Поднимитесь наверх, осторожней только.
Ушла. Недалеко. И меня боится, и темноты тоже боится. Смех и грех. Я выкинул шишки, расправил для нее одеяло. Сам лег к костру. Надел свитер, укрылся курткой. Нормально.
Яна вернулась и легла. В обуви. Лежит, не дышит — мышеловка и та меньше напряжена.
— Кроссовки снимите.
Сняла. Подтянула коленки. Пружина.
— Яна.
Не сразу:
— Да?
— Сейчас я встану и тоже схожу наверх… Вскакивать по этому поводу необязательно. Выбросьте все из головы и заворачивайтесь поплотнее.
Сходил, прогулялся. Когда вернулся, она уже спала. Или делала вид, что спала. Я подложил дров, повернулся спиной к огню. От куртки вкусно пахло выгоревшей тканью и ГСМом. От хвои пахло смолой. Щелкал костер, обволакивало теплом. День помнился нескончаемо длинным. Вся острота ушла, и воспоминания стали мягкими и уютными. Питер казался смутным и нереальным.
По невидимому горизонту шел пароход. Я долго смотрел на него, лежа щекой на вытянутой руке…
Проснулся я рано. Яна, свернувшись в эмбрион, доходила под своим одеялом. Накинул на нее куртку, упал на руки и стал отжиматься — грелся. Потом запалил костер, стал варить кашу. Установил на камнях подкотельник для чая и топил шишками. Шишки давали жар и пузырили смолой, раскаляясь докрасна и долго храня первоначальную форму. Море застыло; водоросли спокойно висели в прозрачной толще. Начало пригревать.
— Яна… Я-а-ан.
Я бросил в нее шишкой.
— Завтрак стынет.
Она зашевелилась и села. Отекшая, челка всклокочена, поперек щеки красные рубчики.
— Не смотрите.
Мне понравилось.
— Хорошо, не смотрю.
Она нашла кроссовки, изящно влилась в них узкими ступнями. Загорелые лодыжки манили.
— Мне умыться надо.
— Воды нет. — Пол-литра, на переход. Мало ли, пить захочется.
Требовательно и настойчиво:
— Мне умыться надо.
Аристократка. Прям как в кино.
— Ладно. Мыло нужно?
Нужно.
— Полейте мне.
Ни пожалуйста, ничего.
— Не хочу вас обидеть, Ян, но я все-таки в камердинеры к вам не нанимался. Нельзя ли повежливей?
— Извините.
Вот так-то лучше. Она уже сложила ладошки чашечкой, когда я заметил полузанесенную хвоей бутыль.
— Одну минуту.
Вытащил ее из-под камня, отвинтил крышечку, попробовал на язык. Нормально, сойдет.
— Живем! Все, что нужно обыкновенному медведю, растет вокруг обыкновенного медведя.
Умылись, поели. Запили чаем. Вылезли наверх и пошли.
Хвойный запах, цикады, ветерок с моря. Тропа виляет, забираясь выше и выше. Выцветшая краска на камнях, перечеркнутые цепочкой камней ответвления — туда не ходи, сюда ходи! Отбеленные солнцем коряги, сыпухи склонов, крохотные, поросшие соснами террасы над морем. И жара. Жарко, как летом.
Тропа ныряла в колючие заросли. Не туда, явно.
— Возвращаемся.
— Почему?
— Не там свернули.
Вернулись к развилке. Пока она отдыхала, я пробежался вперед метров на двести.
— Сюда, кажется.
— Я думала, вы тут все тропы знаете.
— Ни единой, сам в первый раз иду.
Я покачал головой.
— А кто вы тогда?
— Да как вам сказать… так, дикарем путешествую. Это что-то меняет?
Пауза.
— Нет, наверное.
— И я так думаю. Вам вообще куда?
— Домой.
— А дом где? — Я был терпелив, как фотограф-анималист.
— В Харькове. Давайте покурим?
— Одну на двоих, ладно?
— Лучше две.
Привычка получать желаемое, за полдня от нее не избавиться.
— Одну, Яна. Вы начнете, потом мне оставите.
Флюиды легкого раздражения. Вчера она была посговорчивей — ссора, стресс, испуг, беззащитность, — а сегодня уже другая: принцесса крови мирится с обстоятельствами.
Я протянул ей горящую спичку.
— Хотите, верну вас спутнику?
Она покачала головой:
— Он сегодня уехал.
— Точно?
Усмехнулась. Понятно.
— А ваши вещи?
— Сумочка. На заднем сиденье осталась.
Самый лучший способ путешествия — с одним кошельком. Важные, стало быть, птицы попались.
— Знакомые в Крыму есть?
— Нет.
Так, влип. Документов нет, перевод не получишь. На билет тоже не хватит: ни на поезд, ни на автобус. Очаровательно. Я свернул еще самокрутку — себе. Сидели, курили, молчали. Вокруг гремели цикады.